Викторианский романтизм - Victorian romantism

Продолжение переводов из книги "Victorian fancywork" (Lilo Markrich and Heinz Edgar Kiewe, Chicago, 1974 г.) о Викторианской эпохе. Все иллюстрации взяты из книги. 

I continue a serie of translations from the book "Victorian fancywork" by Lilo Markrich and Heinz Edgar Kiewe, Chicago, 1974, about the Victorian time. 

Вследствие быстрорастущей технологии, как ни парадоксально, родилось новое чувство романтизма. Оно нашло выражение в литературе и живописи, а также вышитых дизайнах, пришедших из Германии.

В начале промышленной революции писатели и художники, как и все прочие, с радостью встретили новые образы, которые механизация воздвигла по всей земле. Они верили, что сумели раскрыть дух, в котором гармонично сочетаются промышленность и природа. Ранний этап промышленной революции казался им не осквернением природы, а её украшением. Однако прошло время, и представители романтизма впали в полное отчуждение от индустриализации, которая прежде давала им вдохновение.

Чувство, что их предали, несомненно, усугублялось тем смущённым теплом, с которым они тянулись к промышленности. Поэт Джон Дальтон также не стал исключением и в 1755 году описал свои восторги в «Описательном стихотворении, посвящённом двум дамам, на их возвращение с осмотра угольных шахт в Уайтхэвене». Он признавался им:

Когда мы созерцаем значительные изменения в дикой, необработанной почве, во время её зрелости, не замечая общего роста и прогресса, мы поражены и удивлены, столкнувшись с тем, что лицо Матери-Природы столь сильно меняется. Раньше оно несло в себе обаяние и романтичность: те самые сказочные и роскошные описания, о которых говорили поэты, золотистый урожай, мгновенно поднимающийся из-под колёс фаэтона Цереры. Теперь же фаэтон едет по бесплодным пустыням, которые только лишь из-за нашего изумления кажутся слишком необычным видом, чтобы выразить величие и кажущуюся неожиданность подобных изменений...

Памятники индустриализации строились в героических масштабах. Никто ранее не видел ничего подобного. Они внушали трепет. В 1794 году Джон Бинг [британский адмирал, прим.перев.] был ошеломлён видом некоторых фабрик: «Эти бумагопрядильные фабрики высотой в семь этажей, заполненные людьми, напоминают мне вышколенных военных; а когда они освещены тёмной ночью, они выглядят особенно красивыми». В начале промышленной революции искусство металось между высокими зданиями и живописными ландшафтами. Изамбард Кингдом Брюнель (1806-1859) [выдающийся британский инженер, прим.перев.] при работе на Большой западной железной дороге преднамеренно уставил устье туннеля незаконченным, поскольку в таком виде тот больше походил на разрушенные средневековые ворота. Для большей живописности инженер также оплёл их плющом.

Представители романтизма не стремились ни вызвать благоговейный страх, ни восхитить умилительными сценами. Напротив, они пытались через субъективное представление природы (импрессионизм) пробудить эмоции зрителей, взволновать их чувства. Романтизм бросил вызов рационализму, который воодушевлял промышленную революцию. Он содержал, по словам Берлин Исайи [английский философ, прим.перев.], общую идею о том, что «истина не является чем-то объективным, независимым от того, кто её ищет, неким спрятанным сокровищем, она во всех своих проявлениях создана самим искателем». Романтики с презрением относились к оппортунистам, заботясь о разнообразии индивидуальностей, и со скептицизмом – к гнетущим общим формулировкам и конечным выводам. Они превозносили воображение над причинами. Романтизм воплощал идеи настроения, которые кратко изложил Кэмпбелл в своей строчке: «Этот путь привносит очарование увиденному». Это подразумевало некий отход назад, однако вместе с тем, и то, к чему двигаться. Романтизм стал уходом от внешнего опыта к внутреннему.

Отвернувшись от омерзительности промышленных районов и считая глупой рождаемую механизацией рутину, представители романтизма обратились к природе. Некоторые стали страшиться тех изматывающих потерь, которые были вызваны промышленностью и делались массовыми. Отношение к промышленность стало очень жёстким. В 1820 году американский писатель Джордж Тикнор сделал следующее описание города Ньюкасл-апон-Тайн:

Вблизи любого угольного карьера количество мелких частиц, которые выбрасываются наружу, становится нескончаемым, а воздействие, усердно производимое на землю со всех сторон как машинами, так и работающими на них людьми, воистину ужасает. Мне казалось, что я нахожусь в  мрачной преисподней Данте.

 

Увы, слишком поздно писатели и художники поняли, что сельское хозяйство – это естественная здоровая база экономики. Их пыл был умерен искусственностью и бездушием современной урбанизированной жизни. В 1822 году Леопарди [итальянский поэт, прим.перев.] писал из Рима, объясняя бессердечие жизни в большом городе:

Возможно, в маленьком городке нам будет скучно, но ведь его жители так или иначе связаны друг с другом и вещами вокруг, поскольку круг этих взаимоотношений невелик и пропорционален человеческой природе. В крупном же городе человек живёт, не взаимодействуя со всем, что окружает его, поскольку область этого взаимодействия настолько велика, что ни один человек не может заполнить её или ощутить вокруг себя, нет никакой возможности контакта между этой областью и самим человеком.

Начался крах системы взглядов и других базисов, поскольку, как написал в 1810 году Ахим фон  Арним, люди создали «особое чувство мимолётности, столь подходящее ко многих сегодняшним душам, полным меланхолии». Само слово «романтичный» в том смысле, в котором оно сейчас, впервые стало использоваться для обозначения определённых свойств пейзажа, позволяющих каким-то образом создавать настроение средневековых романов, в которых воображаемое ставилось значительно выше реальной возможности.

Общественный вкус в Викторианское время отражал это «бегство в романтизм», зачастую становясь слащаво-сентиментальным. Женские журналы стали сотнями публиковать трогательные истории, в которых герой и героиня встречаются, влюбляются и женятся в различных экзотических местах, вдали от промозглой и бессмысленной атмосферы викторианских городов. Гравюры изображали милые пасторальные сцены. Поэты восхваляли средневековые романы или, как, например Теннисон в стихотворении Locksley Hall душещипательные истории о несчастьях. 

Берлинская вышивка [т.н. Berlin woolwork, прим.перев.] с её бесконечным разнообразием роскошных цветочных дизайнов и романтических зданий среди красивых ландшафтов, как нельзя лучше подходила к общественному вкусу. Вышивка предлагала столь востребуемое желание цвета и волнения и позволяла миллионам женщин найти своё самовыражение. Неудивительно, что она нашла такое широкое распространение.